Всеобщее возбуждение и искусственно вызванные бури
протеста, которые благодаря знаменитым «условиям мира» союзников,
происходят во всех частях Германии, снова поставили «национальный вопрос» и
проблему «национального единства» в центр общественной
дискуссии. От «всегерманца» (имеется ввиду
Alldeutscher Verband,
довольно шовинистская организация – прим. перев.) до представителя
современной социал-демократии по призванию, все едины в том, что
национальное единство является основанием всякого культурного развития, и
что расщепление народа должно вести, по закону природы, к закату и
окончательной гибели его культуры. И вот, призывают, ругают, жалуются,
проклинают, впадают в ярость или истерические подёргивания, смотря по
политической программе, и всё это потому, что знаменитый и овеянный слухами
триумвират в Версале объявил национальное разделение Германии и запрещает
даже австрийцам разделить благодать национального единства.
Было время, когда все школы авторитарного социализма трактовали понятие
интернациональности как полное растворение народов в абстрактной идее
человечества. В ярком разнообразии жизни народов и языков видели только
искусственно созданный барьер против стремлений к братанию угнетённого
человечества и мечтали о наискорейшем упразднении всех этих отличий,
введении общемирового языка, который должен был вытеснить все существующие
языки, и подобных вещах. Эти наивные убеждения, чьи представители не имели
ни малейшего представления о глубине проблемы, хотя и не совсем исчезли
сегодня, в целом были вынуждены уступить место другим убеждениям.
Современная социал-демократия, само собой, не имеет ничего общего с идеями
своих предшественников периода так называемого «коммунизма подмастерьев».
Она так же сдала позиции, которые занимала десятилетиями, и которую Маркс и
Энгельс выразили в Коммунистическом Манифесте, когда заявили, что
современный пролетариат не имеет отечества, и что у него, поэтому, нельзя
отнять то, чего у него нет. Мысль, что не национальные и политические, но
классовые различия и экономические противоречия являются важным фактором для
рабочего класса, находит сегодня в социал-демократической партии только
немногих отдельных приверженцев. Подавляющее большинство партии уже давно
обнаружило у себя «национальное сердце» и считает защиту отечества
социалистической и пролетарской обязанностью. На сколько серьёзно отношение
к обязанности, показала нам роковая политика вождей социал-демократического
большинства за последние четыре с половиной года с классической
отчётливостью; это показывает нам сегодня снова позиция
социал-демократических государственных мужей, которые честно стараются снова
разжечь дух 1914 года, чтобы ответить Клеменсо и его соратникам ясным
«неприемлемо».
В
принципе, эта позиция не удивляет; она есть только неизбежный продукт веры
современной социал-демократии в государство. Кстати, она не
социалистическая, но кто сегодня глуп настолько, чтобы подозревать
социал-демократических вождей в социалистических
настроениях!
Современный социал-демократ давно забыл зияющее различие между государством
и обществом, если он вообще имел ясное представление об этом элементарном
противоречии. И так как он может представить себе общество только в форме
государства, то воспринимает народ только в смирительной рубашке нации. Но
между народом и нацией – то же противоречие, как между обществом и
государством. Общественная организация есть естественное образование,
которое развивается снизу вверх под влиянием определённых необходимостей и
чьё основание есть восприятие общих интересов. Государственная организация –
это искусственное образование, которое втискивается в человека сверху вниз,
и чьё действительное назначение – защита интересов привелигированных
меньшинств за счёт общественности.
Народ – это естественный результата общественной организации, объединение (ein
Sichzusammenfinden) людей, которое
присутствует «внутри» посредством родственности происхождения, общих форм и
особенностей их культуры, общего языка, обычаев, традиций и т.д. Эта общая
черта живёт и действует в каждом отдельном члене народного сообщества и
образует важную часть его индивидуального и коллективного существования. Оно
(сообщество) не может быть искусственно выведено, как и насильственно
разрушено, если только не уничтожить всех членов народа. Народ может быть
подчинён чужой власти и его естественное развитие искусственно осложнено, но
никогда не удаётся задушить его психологические и культурные особенности и
предрасположенности. Напротив, как раз под игом они выступают ещё явственнее
и создают средство защиты для общности народа. Опыт, приобретённый
англичанами с ирландцами, австрийцами с чехами и южными славянами, немцами с
поляками и т.д. – классический пример непреклонной «вязкости» совместной
жизни народа. И мы часто видим, что если порабощённый народ в культурном
развитии стоит выше, чем его угнетатели, последние, так сказать, впитываются
более высокой культурой. Так воинственные орды монголов завоевали Китай и
заставили китайцев принять монгольского императора, но по прошествии
нескольких поколений монголы превратились в китайцев, так как их примитивная
культура не могла сопротивляться величию и свободе китайской культуры. То же
мы видели и в Италии, которая столетиями подвергалась
нападениям варварских орд. Но высокоразвитая культура Италии всегда
побеждала грубое насилие варваров, которые только
помогли омолодить и оплодотворить заново эту культуру. И это вполне
естественно, ведь народ не даёт принудить себя к чужим обрядам, привычкам и
мировоззрениям, как не заставить отдельного человека втиснуться в тесные
рамки чужой индивидуальности. И если происходит
сближение и постепенное растворение одной народности в другой, то это
происходит добровольно и бессознательно посредством естественного
приспособления, но никогда путём грубого насилия.
Нация, с другой стороны – это всегда искусственный продукт правительственной
системы, как и национализм, в принципе, не представляет собой ничего иного,
как религию государства. Принадлежность к нации определяется не внутренними
естественными причинами, но чисто внешними отношениями и причинами
государственного резона. Горстка политиков и дипломатов произвольно
решает о национальном существовании и будущем группы людей, которая просто
должна подчиниться заповедям власти, не имея права сама решать. Так легли, к
примеру, жители французской Ривьеры как-то вечером спать как итальянцы, а
проснулись на утро как французы, потому, что конгресс дипломатов на ночном
заседании решил их судьбу. Хеголандцы были частью английской нации и
законоподдаными британского правительства, но когда оно продало их Германии,
радикально изменилась и их национальность. Ещё вчера их наивысшая заслуга
заключалась в бытии передовым укреплением английской нации, после передачи
острова их некогда наилучшее достоинство стало рассматриваться как самый
чёрный грех. Таких примеров – огромное количество, они характерны для всей
истории развития государства.
Как раз современное конституционное государство развило понятие нации и
сущность национализма до их новейших последствий. Абсолютная монархия,
которая представляет собой, так сказать, фетишистский период в истории
развития государства, где король был видимым выражением всей системы,
обращалась с широкими массами своих бесправных подданных, как с большим,
предназначенным к доению, стадом. По этой причине она только в очень редких
случаях призывала их на защиту страны, для которой она содержала армию
профессиональных солдат. Только современное государство, которое, якобы,
дало каждому своему гражданину право решать о правлении, введя всеобщее
выборное право, развило идею права до, собственно, расцвета. Гражданин,
которого загипнотизировали его новоприобретёнными политическими правами,
должен был так же перенять и обязанности, вырастающие из этих «прав».
Выборная урна стала жертвенным алтарём человеческой личности, выборный лист
– свидетельством добровольного духовного и физического рабства. Французское
якобинство сотворило первым абстрактное понятие государства и вместе с ним
абстрактное представление о нации. С тех пор идея национального единства
стала лозунгом демократических движений, который социал-демократия
переняла от них, как сомнительное наследство. Национальное единство стало
синонимом культурного наследия, символом народной жизни; каждое препятствие,
учиняемое ему, становилось антикультурным фактором. И это
fable convenue,
эта сказка, которую молча приняли за правду, потянула за собой души, хотя
история доказывает как раз противоположное: именно периоды национальной
раздробленности были величайшими культурными эпохами
человечества, в то время как периоды национального единства были эпохами
культурного упадка и распада. Древняя Греция, будучи национально и
политически раздробленной, дала нам, тем не менее, культуру, которая всё ещё
считается примером. И когда, позже, Александр Македонский
мечом соорудил «греческое единство», источники культурных сил и способностей
иссякли, которые могли возникнуть только в свободе.
Великий период свободных городов средневековья, время Возрождения в Европе,
было эпохой крайней национальной раздробленности и, тем не менее, в то
грандиозное время родилась культура, с которой до сих пор ничто не
сравнится. Внушительные памятники архитектуры, оставленные нам временем –
вечное свидетельство этой блестящей фантазии и человеческого развития. Но
позже, когда современное государство на руинах этой культуры развернуло стяг
национального единства, тогда растаяли последние остатки культурного
величия, как снег на солнце, и в Европе воцарилось грубое варварство.
Бросим взгляд на нашу собственную историю, и мы найдём только подтверждение
того же самого проявления. Все богатые завоевания духовного величия и
культуры Германии датируются временем нашей национальной раздробленности.
Наша классическая литература от Клоппштока до Гёте и Шиллера, пьянящее искусство
нашей романтической школы, наша классическая философия от Канта до
Фейербаха, великая эпоха нашей классической поэзии – всё это принадлежит
тому времени. Единое национальное государство,
однако, отмечает упадок нашей культуры, пересыхание
созидательных сил, триумф милитаризма и бездушной бюрократии, которая
загнала нас в ужаснейшую катастрофу, о которой только может поведать
наше история, как безвольное стадо.
И
может ли быть иначе? Ведь единое национальное государство – ни что иное, как
воплощённый принцип власти привилегированнных
классов, победа униформизма и шаблона над богатым разнообразием народного
духа, триумф духовной дрессировки над естественным воспитанием и созданием
характера, вытеснение личностного чувства падальным подчинением, одним
словом – изнасилование свободы грубой государственной силой.
Это ясно распознал ещё Прудон, когда он ответил Маззини, выдающемуся
представителю идеи национального единства в Италии, словами: «Каждый
естественный характер в разнообразных ландшафтах страны теряется при
централизации, это и есть настоящее имя так называемого единства. Большое
централистское государство конфискует всю свободу провинций и общин в пользу
высшей власти – правительства. Что же это единство наций в действительности?
Растворение особенных и отличных друг от друга народов, в которых обитают
индивидуумы, в абстрактной нации, в которой никто не дышит и никто не знаком
с соседом. Так как у людей украдена возможность распоряжаться собой,
требуется, чтобы привести эту огромную машину в движение, чудовищная
бюрократия, легион чиновников. Чтобы защищать их изнутри и снаружи,
требуется постоянная армия, служащие, солдаты, наёмники, так выглядит
будущее нации. Это грандиозное единство требует славы, блеска, роскоши,
импозантных чиновников, послов, пенсий, церковных чинов. В таком едином
государстве всё протягивает руку, и кто оплачивает паразитов? Народ!
Кто говоит о единой нации, тот имеет ввиду нацию, которая продана своему
правительству. Единство – это ни что иное, как форма
буржуазной эксплуатации под защитой штыка. Так точно, политическое единство
в крупных государствах есть власть буржуазии. От того буржуа и желает
единого государства.»
Гениальный француз знал, чего ожидать, но немецкий Михель (собирательный
национальный образ, вроде русского Ваньки – прим. пер.), кажется, всё ещё не
знает.
Этими рассуждениями, само собой, ни в коем случае не должны оправдываться
бесстыдные условия мира союзников. Мы требуем права свободного
самоисключения для каждой общины, каждой провинции, каждого народа и именно
поэтому мы отвергаем сумасшедшую идею единого
национального государства. Знаменитый «союз народов» господина Уиллсона не
был для нас когда-либо чем-либо иным, как новым Святым Альянсом в
капиталистическом одеянии. Те же самые господа, которые сегодня громко
сокрушаются о союзниках, утеряли всякое право на протест, ибо они – плоть от
плоти, кровь от крови, но они среди проигравших, и это – горькая пилюля,
которая им не нравится.
Перевод с немецкого - Ndejra. |