В бортовом журнале Колумб часто отмечает поразительную красоту островов и их обитателей - дружелюбных, счастливых, мирных.    И уже через два дня после первого контакта в журнале появляется зловещая запись: "50 солдат достаточно для того, чтобы покорить их всех и заставить делать все, что мы хотим". "Местные жители разрешают нам ходить, где мы хотим и отдают нам, все, что мы у них просим". Больше всего европейцев удивляла непостижимая для них щедрость этого народа.  И это неудивительно. Колумб и его товарищи приплыли на эти острова из настоящего ада, которым была в то время Европа. Они и были самыми настоящими исчадиями (и во многом отбросами) европейского ада, над которым вставала кровавая заря первоначального капиталистического накопления. Надо коротко рассказать об этом месте. 

 

Психологический аспект геноцида

Новейшие историки американского геноцида начинают уделять все больше внимания его психологическому аспекту, роли депрессии и стресса в уничтожении без остатка десятков и сотен народов и этнических групп.  И здесь я вижу ряд паралелей с современнымй положением народов бывшего Советского Союза. 

Хроники геноцида сохранили многочисленные свидетельства психической "дислокации" коренного населения Америки.  Культурная война, которую европейские завоеватели столетиями повели против культур порабощенных ими народов с открытым намерением их уничтожения, имела чудовищные последствия на психику коренного населения Нового мира.  Реакция на эту "психическую атаку" варьировалась от алкоголизма до хронической депрессии, массовых детоубийств и самоубийств, а еще чаще люди просто ложились наземь и умирали.  Побочными результатами поражения психики были резкое падение рождаемости и взлет детской смертности.  Даже если болезни, голод, каторжный труд и убийства не доводили до полного уничтожения коренного коллектива, к этому рано и поздно приводила низкая рождаемость и детская смертность.  Испанцы заметили резкое падение числа детей и временами пытались заставить индейцев иметь детей.

Кирпатрик Сейл так подытожил реакцию таинос на свой геноцид: 

"Лас Касас, как и другие, высказывает мнение, что больше всего в странных белых людях с больших кораблей Таинос поразило не их насилие, даже не их жадность и странное отношение к собственности, но скорее их холод, их  душевная черствость, отсутствие в них любви" (Kirkpatrick Sale. The Conquest of Paradise.  p. 151.) V 

Вообще, читая историю империалистического геноцида на всех континентах - от Испаньолы, Анд и Калифорнии до Экваториальной Африки, Индийского субконтинента, Китая и Тасмании - начинаешь по-другому понимать литературу типа "Войны миров" Уэллса или "Марсианских хроник" Брэдбери, не говоря уже о голливудских вторжениях инопланетян. Не ведут ли эти кошмары евроамериканской фантастики свое происхождение от подавленных в "коллективном бессознательном" ужасов прошлого, не призваны ли они подавить чувство вины (или, наоборот, подготовиться к новым геноцидам) изображая себя жертвой "иноплянетян", которых истребляли твои предки от Колумба до Черчилля, Гитлера и Бушей? 

Демонизация жертвы

Геноцид в Америке имел и свое пропагандистское обеспечение, свой "черный пиар", поразительно схожий с тем, который испольуют евроамериканские империалисты для "демонизации" своего будущего врага в глазах своего населения, для придания войне и грабежу ореола справедливости. 

16 января 1493, три дня после убийства двух таинос во время торговли, Колумб повернул свои корабли на обратный курс в Европу.  В своем журнале Колумб описал убитых испанцами туземцев и их народ как "злых жителей острова Кариба, которые едят людей".  Как доказано современными антрополагами, это была выдумка чистой воды, но она легла в основу своего рода классификации населения Антилл, а затем и всего Нового мира, которая стала руководством к геноциду.  Тех, кто приветствовал и покорялся колонизаторам, считались "ласковыми  Таинос".  Те же туземцы, которые оказывали сопротивление или просто были убиты испанцами, попадали под рубрику дикарей-канибалов, заслуживающих все, что колонизаторы были в состоянии причинить им.  (В частности, в логовом журнале от 4  и 23 ноября 1492 находим такие творения мрачного средневекового воображения Колумба: у этих "свирепых дикарей"  "посреди лба находится глаз", у них "собачьи носы, которыми они пьют кровь своих жертв, которым они перерезают горло и кастрируют). 

"Эти острова населены Канибалами, дикой, непокорной расой, которая питается человеческой плотью.  Их правильно называть антропофагами.  Они ведут постоянные войны против ласковых и робких Индейцев ради их тел; это их трофеи, то, за чем они охотятся.  Они безжалостно уничтожают и терроризируют Индейцев". 

Это описание Комы, одного из участников второй экспедиции Колумба, говорит куда больше о европейцах, чем о жителях Кариб.  Испанцы заранее дегуманизировали людей, которых они никогда не видели, но которые должны были стать их жертвами. И это не далекая история; это читается как сегодняшняя газета. 

"Дикая и непокорная раса" - вот ключевые слова западного империализма, от Колумба до Буша.  "Дикая" - потому что не хочет быть рабом "цивилизованного" захватчика.  В число "диких" "врагов цивилизации" были записаны и советские коммунисты.  От Колумба, выдумывавшего в 1493 карибских каннибалов с глазом на лбу и собачьими носами, идет прямая нить к рейхсфюреру Гиммлеру, который на заседании лидеров СС в середине 1942 так объяснял специфику войны на Восточном фронте: 

Во всех предыдущих кампаниях у врагов Германии было достаточно здравого смысла и порядочности, чтобы уступить превосходящей силе, благодаря их "давней и цивилизованной...  западноевропейской утонченности."  В битве за Францию вражеские части сдавались, как только  получали предупреждение, что "дальнейшее сопротивление бессмыслено". Конечно, "мы, эсэсовцы" пришли в Россию без иллюзий, но до последней зимы слишком многие немцы не сознавали, что  "русские комиссары и твердолобые большевики преисполнены жестокой воли к власти и  животного упрямства, которое заставляет их драться до конца и не имеет ничего общего с человеческой логикой или долгом... а является инстинктом, присущим всем животным".  Большевики были "животными", настолько "лишенными всего человеческого", что "в окружении и без пищи они прибегали к убийству своих товарищей, чтобы подольше продержаться", поведение, граничащее с "каннибализмом".  Это "война на уничтожение" между "грубой материей, первобытной массой, лучше сказать, недочеловеками-унтерменшами, которых ведут комиссары" и "германцами..." (Arno J. Mayer. Why Did the Heavens Not Darken?The "Final Solution" in History.   New York: Pantheon Books, 1988, p. 281.) 

На самом деле и в строгом соответствии с принципом идеологической инверсии,  людоедством занимались не коренные обитатели Нового мира, а их завоеватели.  Вторая экспедиция Колумба завезла на Карибы большую партию мастифов и грейхаундов, 

Испанец, кормящий гончих детьми индейцев

натренированных на убийство людей и выедание их внутренностей.  Очень скоро испанцы стали кормить своих псов человечиной.  Особым деликатесом считались живые дети.  Колонизаторы разрешали собакам грызть их заживо, часто в присутствии родителей.  Современные историки приходят к мнению, что на Карибах существовала целая сеть "мясных лавок", где тела индейцев продавались как собачий корм.  Как и все другое в наследии Колумба, людоедство получило развитие и на материке.  Сохранилось письмо одного из завоевателей империи Инка, в котором он пишет: “…когда я вернулся из Картагена, я встретил португальца по имени Рохе Мартин. На крыльце его дома висели части разрубленных индейцев для кормежки его собак, как будто они были дикими зверьми...” (Станард, 88) 

В свою очередь, испанцам нередко приходилось есть своих собак, выкормленных человечиной, когда в поисках золота и рабов они попадали тяжелое положение и страдали от голода. Такова одна из мрачных ироний этого геноцида. 
 

Почему?
Черчиль задает вопрос, как же объяснить тот факт, что группа человеческих существ, пусть даже таких, как испанцы эпохи Колумба, коллективно помешанные на жажде богатства и престижа, могла в течение долгого времени проявлять такую безграничную свирепость, такую запредельную бесчеловечность по отношению к другим людям? Такой же вопрос поставил раньше и Станард, который подробно проследил идеологические корни геноцида в Америке от раннего Средневековья до Возрождения. "Кто эти люди, чьи умы и души стояли за геноцидами мусульман, африканцев, индейцев, евреев, цыган и других религиозных, расовых и этнических групп? Кто они, продолжающие совершать массовые убийства и сегодня?" Какого рода люди могли совершать эти чудовищные преступления? Христиане, отвечает Станард и приглашает читателя познакомиться с идущими из глубокой древности взглядами европейских христиан на пол, расу и войну. Он обнаруживает, что к концу Средних веков европейская культура подготовила все необходимые предпосылки для четырехсотлетнего геноцида (который местами продолжается и сейчас) против коренных обитателей Нового мира. 

Особое внимание Станард уделяет христианскому императиву подавления  "плотских желаний", т.е. насаждаемому Церковью репрессивному отношению к сексуальности в европейской культуре.  В частности, он устанавливает генетическую связь между геноцидом в Новом Свете и всеевропейскими волнами террора по отношению к "ведьмам", в которых некоторые современные исследователи видят носительниц матриархальной языческой идеологии, популярной в массах и угрожавшей власти Церкви и феодальной верхушки. 

Станард подчеркивает и европейское происхождение концепции расы и цвета кожи.
Церковь всегда поддерживала работорговлю, хотя в раннее Средневековье  в принципе запрещала держать в рабстве христиан. Ведь для Церкви только христианин и был человеком в полном смысле этого слова.  "Неверные" могли вочеловечиться, только приняв христианство, и это давало им право на свободу.   Но в 14 веке в политике Церкви происходит зловещее изменение.  С увеличением объема работорговли в Средиземноморье увеличивались и прибыли от нее. Но этим доходам угрожала лазейка, оставленная церковниками ради укрепления идеологии христианской исключительности.  Более ранние идеологические мотивы пришли в противоречие с материальными интересами христианских правящих классов. И вот в 1366 прелаты Флоренции санкционировали ввоз и продажу "неверных" рабов, объяснив, что под "неверными" имеются в виду "все рабы неверного происхождения, даже если к  моменту их ввоза они стали католиками", и что "неверные по происхождению" означает просто "из земли и расы неверных".  Таким образом, Церковь изменила принцип оправдывающий рабство с религиозного на этнический, что страло важным шагом по направлению к геноцидам нового времени, основанным на неизменяющихся расовых и этнических признаках (армянский, еврейский, цыганский, славянский и другие). 

От религии не отставала и европейская расовая "наука".  Спецификой европейского феодализма было требование генетической исключительности дворянского сословия.   В Испании понятие "чистоты крови", limpieza de sangra, стало центральным к концу 15 и на протяжении всего 16 века.  Дворянства нельзя было достигнуть ни богатством, ни заслугами.  Истоки "расовой науки" лежат в генеалогических исследованиях того времени, которые вела целая армия специалистов по проверке  родословных линий. 

Особенно большое значение имела теория "раздельного и неравного происхождения", выдвинутая известным швейцарским медиком и философом Парацельсом к 1520 году.  По этой теории африканцы, индейцы и другие нехристианские "цветные" народы произошли не от Адама и Евы, а от других и низших прародителей.  Идеи Парацельса получили широкое распространение в Европе накануне вторжения европейцев в Мексику и Южную Америку.  Эти идеи были ранним выражением т.н. теории "полигенезиса", ставшей непременной частью псевдонаучного расизма 19 столетия.  Но еще до опубликования писаний Парацельса, сходные идеологические оправдания геноцида появились  в Испании (1512) и Шотландии (1519).  Испанец Бернардо де Меса (впоследствие епископ Кубы) и шотландец Иоган Мейджер пришли к одинаковому заключению, что коренные обитатели Нового мира были особой расой, которую Бог предназначил быть рабами европейских христиан.  Разгар теологических диспутов испанских интеллектуалов на предмет, являются ли индейцы людьми или обезьянами, приходится на середину 16 века, когда миллионы жителей Средней и Южной Америки гибли от страшных эпидемий, зверских массовых убийств и каторжного труда.

Официальный историк "Индий" Фернандес де Овиеда не отрицал зверств против индейцев и описал "бесчисленные жестокие смерти, неисчислимые как звезды".  Но он считал это приемлемым, ибо "использовать порох против язычников это курить ладан для Господа". А на мольбы Лас Касаса пощадить обитателей Америки, теолог Хуан де Сепульведа заявил: "Как можно сомневаться, что народы столь нецивилизованные, столь варварские и испорченные столь многими грехами и извращениями были справедливо завоеваны."   Он цитировал Аристотеля, который писал в своей Политике, что некоторые люди являются "рабами от природы" и "должны быть загнаны как дикие звери, чтобы заставить их жить правильно".  На что Лас Касас отвечал: "Давайте забудем об Аристотеле, ведь, к счастью, у нас есть завет Христа: Возлюби своего ближнего как самого себя."(Но даже Лас Касас, наиболее страстный и гуманный европейский защитник индейцев, чувствовал себя вынужденным признать, что они "возможно полные варвары" ). 

Но если среди церковной интеллигенции мнения о природе коренных жителей Амрики могли расходиться, среди европейских масс на этот счет царило полное единодушие.  Еще за 15 лет до великих дебатов между Лас Касасом и Сепульведой испанский обозреватель писал, что "простые люди"повсеместно считают мудрецами тех, кто убежден, что американские индейцы это не люди, а "особый, третий вид животных между человеком и обезьяной и были созданы Богом, чтобы лучше служить человеку".  (Станард, 211). 

Так в раннем 16 веке формируется расистская апология колониализма и супрематизма, которая в руках евроамериканских правящих классов будет служить оправданием  (" защита цивилизации") для последующих геноцидов (и еще предстоящих?).  Неудивительно поэтому, что на основе своего исследования Станард выдвигает тезис о глубокой идеологической связи между  испанским и англосаксонским геноцидом народов Америки и нацистским геноцидом евреев, цыган и славян.  Европейские колонизаторы, белые поселенцы и нацисты имели одни и те же идейные корни. И эта идеология, добавляет Станард, остается живой и сегодня.  Именно на ней были основаны интервенции США в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке. 

Наконец, переходя к обсуждению геноцида в Северной Америке, Станард затрагивает и специфически буржуазные мотивы в идеологии геноцида, особенно идеи Локка и вообще связь между понятием частной собственности и "правами человека". Эта важная тема будет рассмотренна во втором очерке этой серии. Недостатком "объяснительной" части книги Станарда, на мой взгляд, явлется отсутствие в ней какого-либо анализа связи между классовой дифференциацией раннебуржуазного общества и геноцидом в Америке. В своем методе он слишком зависит от идеалистических предпосылок "истории идей", особенно религиозных, таких как апокалиптические чаяния Колумба и его современников. А ведь даже в цитированном выше отрывке из Лабрюера чувствуется какая-то связь между дегуманизированным описанием французских крестьян и непризнанием за индейцами права называться людьми. Мимоходом замечу, что на эту связь между расовым и классовым угнетением указывает как публикуемый у нас перевод книги Дж. Сакая "Сетлеры: мифология белого пролетариата", так и, в частности, интереснейшие наблюдения К. Ковалева о классово-этнической истории древней Британии, сделанные им по поводу этой книги. Эта тема представлеятся мне наиболее перспективной.